28 марта 2024
Муниципальное автономное учреждение «Редакция газета Победа»
RSS

Главные новости

Рождённая до революции

Живёт в станице Глазуновской старейшая жительница района Марфа Нефедовна Менькова. 10 мая ей исполнится 109 лет – это не просто почтенный возраст, это возраст преклонения перед силой духа, волей и мудростью простой русской женщины, матери, труженицы, вольной казачки, хранительницы традиций и устоев семьи.
…Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что всё их спасенье в труде,
И труд ей несёт воздаянье…
Будто о ней написал эти строки Н.А. Некрасов.
Какую жизнь она прожила? Что повидала на своём долгом жизненном пути? Какие беды и горести преодолела? Какой работы не знали её руки? Что повидали её глаза? И из какого сплава её внутренний стержень, что по сей день позволяет держать руку на пульсе жизни всей её семьи и хозяйства, воспитывать и строжить далеко не юного, 1943 года рождения, живущего вместе с ней сына, а на его вопрос: «Мам, а если ты доживёшь до моего столетия, также будешь воспитывать?» – дать однозначный ответ: «А то как же, буду!»?
Газетной полосы не хватит описать всё, о чём мне довелось услышать. Но всё-таки я попытаюсь хоть немного рассказать о семье этой познавшей главную тайну жизни женщины, которая так тщательно и бережно хранит свои корни, своё родословное древо.

 

Марфа Нефедовна с сыном Михаилом

М.Н. Менькова родилась 10 мая 1910 г. в большой крестьянской казачьей семье станицы Глазуновской в добротном доме, что стоял совсем недалеко от того места, где мы сегодня беседуем с сыном Марфы Нефедовны, Михаилом Фомичом. Сама хозяйка в беленьком платочке сидит на мягком диване, внимательно и напряжённо слушает его повествование. При необходимости уверенным, твёрдым, не терпящим возражений тоном подсказывает, поправляет и дополняет рассказ сына. В иные времена под крышей их дома одновременно проживал 21 человек. Главой семьи была прабабушка Марфы Нефедовны, мать бабушки Химы (Ефимии), у которой было четверо сыновей и дочь. Её первый супруг и отец старшего сына Нефеда сгинул где-то ещё до рождения первенца. Хима во второй раз вышла замуж, взяв в примаки злющего и крутого норовом пришлого хохла по имени Фёдор, он стал отцом остальным детям. Все они благополучно выросли, обзавелись семьями, детьми и даже внуками, но жить оставались под родительским кровом. Семья считалась зажиточной, земли и скотины в хозяйстве было много. Но со всей немыслимо тяжёлой каждодневной работой семья управлялась сама, батраков не имела. Чтобы прокормить такую ораву, нужно было пахать, сеять, жать, косить, молотить, за скотиной и птицей ходить, а уж чтобы в лохмотья не рядиться, и подавно рук не покладать…
Да разве можно нам сегодня представить, какой труд в те времена нёс простой народ? Если даже у тех, кто считались зажиточными и жили безбедно, дети всем скопом размещались в одной комнате, спали на полатях, укрывались своей же верхней одеждой. Росли под приглядом стариков да подростков, с измальства имели круг своих обязанностей, были приучены к послушанию и почитанию старших. Никто в этих семьях сложа руки не сидел. Казаки ещё и службу несли…
Шло время, росли дети. У первенца Ефимии, Нефеда, и его супруги, Екатерины, народились трое детей: Прохор, Марфа и Елена. У Егора, второго сына, с Матрюшкой (Матрена) – две дочери. У Степана с Мавруткой (Мавра) – два сына и дочь. Дорофея и его Варятку Бог детьми не наградил, у Дуни подрастала единственная дочь.
Круто обходился Фёдор с жёнами своих сыновей, почём зря лупил их арапником. Наказание следовало незамедлительно даже за то, что они вовремя не поспевали перед ним ворота открыть, и ни один из сыновей не смел ему перечить или возражать. Только старшую сноху, Екатерину, он никогда не посмел тронуть. Пасынка Нефеда не любил и побаивался, видно, чувствовал в нём силу, и потому пытался насолить исподтишка. Так же, как дикий зверь убивает детёнышей своего соперника, Фёдор однажды попытался извести первенца своего ненавистного пасынка, новорождённого Проньку.
В летнюю страду как обычно вся семья работала в поле, на стане за стряпуху и няньку оставалась только бабушка Екатерина, да сладко посапывал в зыбке маленький Пронька. Вдруг ребёнок страшно закричал, бабка кинулась к малышу, навстречу ей из балагана выскочил свёкор (Фёдор) и как ужаленный бросился в кусты. Ребёнок надрывался от крика, его глаза были выдавлены из глазницы – жуткое зрелище. Как, зачем и почему старый сотворил такое злодейство, то ли ненависть, то ли помешательство накрыло, история умалчивает.
На крик Катерины сбежались домочадцы. Переполох был страшный. Фёдора за искалеченного дитя грозились убить. Несколько недель он не попадался на глаза и не появлялся дома. Но со временем семья его простила, а местная лекарка смогла исправить содеянное, однако проблемы со зрением у Прохора остались на всю жизнь.
Постепенно Фёдор с Ефимией отделили семьи детей, у каждого появился собственный дом. Под родительским кровом осталась только семья Нефеда и Катерины.
Шло время. Росли дети. Умирали старики. Не стало тирана Фёдора. В крепких берегах по привычному руслу неспешно катилась река жизни, покуда не ворвался в её размеренное течение бурливый, подмывающий берега и сметающий всё на своём пути грозный, страшный, кровавый поток событий. Первая мировая война, революция, крах Российской империи, жестокая и бессмысленная гражданская война…
Рушилось всё: и вековые устои, и крепкие семьи. С оружием в руках брат шёл на брата. Не миновала участь сея и большую дружную, крепкую семью моей героини.
Нефед, отец Марфы, воевавший в рядах красных партизан, погиб. Где, в каком краю земли русской нашёл он свой вечный приют, семье не ведомо. Но вдова, оставшаяся с тремя детьми, получила от советской власти официальную бумагу о том, что её муж, красный командир, геройски погиб, защищая власть Советов. Его братья Егор и Степан также воевали за красных. Егор в гражданскую потерял ногу. А вот младший, Дорофей, бился на стороне белых и был расстрелян где-то здесь, за станицей.
Несмотря на все жизненные перипетии, семья по-прежнему вела единоличное хозяйство и всё ещё считалась зажиточной. А в 1929–30 годах и на глазуновскую землю пришла коллективизация, причинившая многим гораздо больше разорения, чем война.
Вчерашний малец Пронька (Прокофий) стал совсем взрослым, обзавелся семьёй и тремя детьми, в жёны взял поповскую дочь. Жил в том же родительском доме вместе с матерью, бабушкой и младшими сёстрами, вёл своё хозяйство и, хотя нигде не учился, работал монтёром по связи. Коллективизацию единоличники не приняли, в колхоз вступать отказались. И очень скоро семья познала, почём фунт лиха. Раскулачивать, а вернее, злорадствуя, разорять хозяйство пришли свои же местные завистники. Весь сельхозинвентарь и скотину с база свели, из дома всё подчистую вынесли. Вчера ещё зажиточной семье остались только голые стены, казалось, хуже, чем есть, ничего уже быть не может, но нет…
Вскорости по тёмному наведался к ним один из станичников: «А что ж, Катерина, есть у тебя документы какие на Нефеда, чай герой гражданской был?» – спросил. «Есть бумага казённая», – ответила та. – «Бери бумагу и прям щас иди в Кумылгу к комиссару, а то завтра вас выселять будут, погрузят на арбы и поминай как звали».
К утру Екатерина добралась до райцентра, долго ждала нужного начальника, которому и предъявила имеющийся документ, на котором тот начертал резолюцию «Вернуть всё, что забрали, семья героя гражданской войны раскулачиванию не подлежит!». В Глазуновку женщина возвращалась счастливой, окрылённой и уверенной – её семье теперь бояться нечего!
А дома – о ужас! – родового гнезда на прежнем месте не нашла! Особо рьяные борцы с частной собственностью, активисты-раскулачники, скоренько с энтузиазмом, свойственным тому времени, разобрали дом по брёвнышку, погрузили на телеги и отправили в Клетскую Почту. Бумага с резолюцией районного начальства должного впечатления не произвела и не возымела. Никто ничего не вернул семье, в одночасье ставшей нищей и бездомной. Не зря говорят: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся».
Много лет Екатерина вместе с дочерями и всем семейством нищенствовала. Снимая углы, семья жила по чужим людям и работала, работала, работала.., не теряя надежды вновь обрести свой дом.
В 1935 году Марфа вышла замуж за бригадира тракторной бригады Менькова Фому Антоновича, посыпались детишки. Следом за ней Елена стала мужней женой. И семья Прохора наконец-то сумела купить домик. Бабушка Екатерина, как и полагается, осталась в семье старшего сына, где подрастали трое ребятишек. Наконец-то все определились, закончились гражданские потрясения и войны, жизнь постепенно наладилась, вновь вошла в привычное русло.
Но недолго мирно и созидательно развивалась молодая страна Советов, слишком лакомый кусочек – наша земля, вновь на неё позарился враг. Беда, какой ещё мир не знал, пришла нежданно, непрошено. Война! Великая Отечественная война 1941–45 годов снова сеяла горе, смерть и разорение. Все, и стар и млад, встали на защиту Родины.
Фома Антонович имел бронь, но и он в ноябре 1942 года ушёл защищать Сталинград. К тому времени у них с Марфой Нефедовной родились четверо детей, двое умерли в младенчестве, пятый, Михаил, мой сегодняшний собеседник, ждал своего появления на свет. На фронт главу семьи провожали все. В овраге за околицей Фома остановился, присел на корточки, на одно колено усадил пятилетнего Ивана, на второе – семилетнюю Марию, обнял детей, и предательски непрошеные слёзы потекли по щекам. «Что ж ты так убиваешься, Хома, война скоро кончится, вернёшься, и заживёте как прежде», – пыталась утешать тёща. – «Нет, не вернусь я, маманя, чует моё сердце – не вернусь». Марфе, супруге своей, наказал беречь детей. Обнял, расцеловал всех и ушёл…
Больше ни письма, ни весточки от него не было. Где-то там, в мясорубке Сталинградской битвы, без вести пропал, навечно сгинул Меньков Фома Антонович. Многие годы семья не знала, не ведала, что сталось с их защитником, убит ли, скончался ли от ран, может, замучен в плену, а может быть, завтра в окно постучит – ведь на войне бывало всякое.
Так и жили в неведении. Марфа Нефедовна работала в колхозе и одна поднимала детей. У старших обрывочные воспоминания об отце остались, Михаил же видел его лишь на фотокарточке. Однажды, дело было в мае 1954-го, небо заволокли тяжёлые тучи, приближалась гроза, а прибежавшая из школы старшеклассница Мария к возвращению матери решила быстренько смыть полы. Первый грозный раскат грома и ослепительные вспышки молний напугали Михаила: «Маруся, пойдем к соседям – страшно». «Сейчас домою», – согласилась сестра, и в эту секунду яркая вспышка ослепила обоих. Брат со странным криком: «Маруся, куда ты меня ведёшь? Зачем на меня платок красный накинула?» без чувств повалился на пол. Молния подожгла дом. Но тушить его было некогда, Мария спасала оглушённого, казавшегося неживым брата. Благо идущие из МТМ люди заметили беду. Одни бросились к Михаилу, закопали в землю, считалось, что так электрический заряд должен быстрее выйти из тела, потом отвезли в больницу, другие кинулись тушить полыхающую ярким пламенем хату. Пожар заметили и работающие в поле колхозники, быстро погрузились на подводы и в станицу – все торопились на помощь, была среди них и Марфа. Но она сидела спиной к пожарищу и последней узнала, в чей дом пришла беда, а сказать ей никто не решался.
Благо все остались живы. Станичники не бросили погорельцев на произвол судьбы. Всем миром уже к сентябрю дом был отстроен заново. Михаил месяц пролежал в больнице, полученное осложнение на глаза не позволило ему отслужить полный срок в армии, мешало учиться в институте, аукается и сегодня, вынуждая ходить с тростью и носить тёмные очки, но ведь могло быть гораздо хуже. Он вырос, выучился, возмужал, женился, начал работать в соседней станице. Как-то раз, по случаю оказавшись в гостях у одного из скуришан, сидя за столом, немолодой уже, прошедший войну казак стал расспрашивать нового в станице человека: кто да что, чей и откуда? «Марфы Меньковой сын я», – отвечал Михаил. «Меньков? А отец ни Хома ли?» – вопросительно глядя, допытывался гостеприимный хозяин. «Фома, а вы откуда знаете?» – удивился молодой человек.
В тот самый день сын, никогда не видевший отца, не знавший, что случилось с ним на той проклятой войне, узнал всю правду о его гибели. Скуришанин рассказал, что на фронт они были призваны в один день, вместе, но недолго, воевали и делили окоп.
19 декабря 1942 года в предобеденные минуты короткого затишья пришла полевая кухня, дело было в Ворошиловском районе Сталинграда, собрав у товарищей котелки, скуришанин побежал за долгожданным обедом. Совершенно неожиданно – фрицы – народ пунктуальный, обедают по расписанию – появился вражеский бомбардировщик, как бы между прочим сбросил свой смертоносный груз и улетел так же скоро, как и появился. Боец подхватил наполненные кашей котелки и побежал к сотоварищам.
На том месте, где он оставил голодных ребят, дымилась только чёрная воронка, а кругом разбросаны страшные останки тел товарищей. Котелки посыпались из рук – прямое попадание авиабомбы никому из восьми бойцов не оставило шансов.
Только через двадцать с лишним лет после войны военкоматом был подтверждён факт гибели отца троих детей. Супруга наконец-то получила статус вдовы воина, погибшего за освобождение родины, какие-то льготы и определённость.
Все дети Марфы Нефедовны остались преданы родной глазуновской земле. Здесь сами выросли достойными людьми, обзавелись семьями, здесь вырастили детей, здесь подрастает молодая поросль семьи – внуки и правнуки, а те, кто волею судьбы покинули родные места, душой по-прежнему рвутся домой, где каждого знает, помнит и ждёт хранительница семьи прапрапрабабушка Марфа Нефедовна Менькова.
Невзирая на возраст, она остаётся требовательной, взыскательной, здравомыслящей, уважаемой и почитаемой хозяйкой, старшей в своём казачьем роду. Она всё и всех помнит, себя же и свою жизнь видит и воспринимает только как часть жизни всей большой семьи, её прошлого, уходящего корнями в глубь веков. Благодаря этой строгой, многое познавшей и испытавшей на своём веку женщине, память о предках бережно хранят и новые поколения семьи Меньковых, коренных глазуновцев, продолжающих жить и любить землю, завещанную пращурами, гордиться её историей. Наверное, в этом и есть великая мудрость жизни, которую, к сожалению, мы начинаем постигать, только когда нам уже далеко за…
Алла ФИРСОВА.
Фото автора.